Андрей Мочалов. Фото: Виолетта Савчиц
Адвокат Андрей Мочалов, защищавший многих беларусов, обвиняемых по «политическим» статьям, и сам ставший сначала обвиняемым по уголовному делу, а затем и осужденным на два года «химии», был амнистирован и уехал из Беларуси. В интервью Plan B. Мочалов рассказал, как собирал вещи на «химию», как чувствовал себя в роли клиента, а не адвоката, и нужно ли признавать вину, когда вас задерживают по «политической» статье.
– Андрей, как ты? Как давно ты уехал из Беларуси и в какой стране сейчас находишься?
– Я в порядке. Уехал месяца три назад, сейчас нахожусь в Германии.
– Почему там?
– Здесь мне было проще всего легализоваться.
– В отношении тебя применили амнистию. Ты этого ожидал или готовился ехать на «химию»?
– Я понимал, что попаду под амнистию, ведь формально у меня не политическая статья, я просто использовал «поддельные документы», как оказалось. Но я все равно готовился к «химии»: продал авто, собрался, приготовился ко всему. Когда выпустили закон об амнистии, я должен был уже уезжать на «химию», у меня было три дня.
Но в инспекции – и это тот случай, когда я люблю внутренние бумажки МВД – мне сказали, что закон уже принят и меня не могут отправить в исправительное учреждение, поскольку они сами должны применять амнистию.
То есть порядок у них такой: в чьем распоряжении ты находишься, тот и применяет к тебе амнистию. Так что хвала внутренним бумажкам МВД. Мне на самом деле очень повезло, что я не успел заехать на отбытие наказания, потому что оттуда амнистироваться почти нереально: там рисуют два нарушения и ты уже не можешь претендовать на амнистию.
– А ты уже знал, куда должен ехать и какой работой заниматься?
– Да, мне три раза давали направление, все не в Минске, одно было в Могилев. Инспекция принимает решение только куда отправить, а работу тебе выбирает сама «химия». Так что я не знаю, досталась бы мне чистка коровников или другая непростая работа.
– Дело на тебя завели за то, что ты без лицензии продолжал работать адвокатом. Ты шел на это намеренно?
– Там была достаточно странная ситуация. В старом законе об адвокатуре была двухступенчатая система: была дисциплинарная комиссия, которая принимала решение, есть состав проступка в действиях адвоката или нет. Потом Совет коллегии, если комиссия принимала решение об исключении, тебя исключает. То есть это делает не комиссия.
Я был на дисциплинарной комиссии, где мне озвучили решение о моем исключении. Обычно от этого момента до решения Совета проходит около месяца, за который адвокаты завершают дела, ходят последний раз к клиентам в СИЗО и колонию. В моем случае Совет состоялся не через месяц, а через два дня. Но о своем решении Совет забыл сообщить мне. Поэтому я продолжал работать адвокатом, ожидая уведомления от Совета.
В суде сотрудница Совета говорила, что заболела ковидом, поэтому не отправила мне ни смс, ни e-mail, ни заказное письмо, а «просто по дороге домой зашла и кинула вам письмо в почтовый ящик». На мой вопрос, как часто они такое практикуют, ответ был «никогда».
Понятно, что суд сказал, что это железобетонные доказательства и нет оснований не верить. То есть люди готовы были посадить меня на «химию» на два года вместо того, чтобы сказать: простите, это просто косяк, мы сглупили. Им бы за это ничего не было, даже выговора на работе. Мне никогда не понять мотивы этих людей.
– Ты не думаешь, что это была спланированная акция против тебя? Ты был достаточно заметным адвокатом, защищал первых «политических».
– Все мои мудрые коллеги уверены, что это просто глупая ошибка исполнителей, но когда бюрократическая машина закрутилась и все дошло до суда, суд уже не мог откатить все обратно, пришлось меня судить.
– С моральной точки зрения насколько тяжело адвокату оказаться на месте обвиняемого? Можно ли быть к этому готовым?
– Я стараюсь ко всему относиться просто. Я понимаю, что это ненастоящее уголовное дело, я преступлений не совершал, моя совесть чиста, поэтому я относился к этому просто и не хотел терять из-за этого нервы. Подготовиться к этому невозможно, это в любом случае шок. Но я скажу, что для меня как для адвоката это был очень классный опыт.
Во-первых, увидеть, как ты сам воспринимаешь эту систему изнутри, во-вторых, понять, как твой клиент чувствует себя в статусе обвиняемого, в-третьих, для меня было важно осознать, что твой клиент хочет от тебя. У меня было два адвоката и став обвиняемым я хотел, как клиент, понять, чего я хочу от своего адвоката.
Андрей Мочалов. Фото: Виолетта Савчиц
– Ты как клиент получил от своих адвокатов то, что хотел?
– Да, они дали все, что возможно. Меня защищали очень хорошие люди. Мой первый адвокат Виталий Брагинец, к сожалению, сам стал обвиняемым, его посадили за неделю до моего суда. Потом у меня были два дежурных адвоката, которые даже не читали дело. Я от них отказывался в суде. Потом у меня был привлеченный мной адвокат, который тоже большой профи.
– Как технически весь этот процесс проходил для тебя? Пока тебе зачитывали постановление об уголовном деле, где ты подозреваемый, допросы и прочее, ты зачитывал им свои права и УПК?
– У меня все проходило немного не по той схеме, по которой это происходит у всех. После того как меня лишили лицензии, я на два месяца уезжал из страны отдыхать. Когда я вернулся назад, сработала система контроля на границе и через пару дней мне позвонил следователь из Заводского УСК и пригласил на допрос в качестве подозреваемого.
– Какие у тебя в этот момент были мысли? Ты не думал тут же уехать из страны?
– Нет, я никуда не собирался ехать. Никогда я себя не видел политическим эмигрантом и быть им не хочу. Я просто услышал свою статью и понял, что это какая-то глупость. Пришел к следователю со своим адвокатом и следователь так и сказал, что это несерьезно. Дело в том, что на мою принципиальность обиделась судья Костюкевич.
Она написала заявление в РУВД Заводского района, мол, проверьте этого человека, не с поддельным ли удостоверением он ходил в суд. РУВД провело проверку, направил материалы в УСК, где ответили, что состава преступления не имеется и подробно расписало почему. Ситуация была понятна и без моего допроса, даже юридически такое действие не может быть составом преступления. Но потом железной волей прокурора Заводского района выносится постановление о возбуждении уголовного дела.
У меня не было жутких обысков, наручников, СИЗО. Мне правда повезло. Как шутят мои коллеги, у меня была демо-версия уголовки: я все прошел, посмотрел, все понравилось, в конце получил амнистию. И написал им отзыв в виде жалобы в Комитет по правам человека ООН.
– Есть ли сегодня смысл оставаться адвокатом в Беларуси, если законы не работают уже и для самих адвокатов?
– Я всегда был сторонником того, что надо продолжать работать до последнего. Вот эта стандартная поговорка: «Делай, что можешь, и будь, что будет» актуальна будет всегда, даже когда в адвокатов начнут стрелять напрямую. Понятно, что смысла юридического практически нет, но в то же время есть множество хороших примеров.
Андрей Мочалов. Фото: Виолетта Савчиц
Проблема в том, что по отдельным кейсам, о которых пишут в СМИ, судят о всей системе. Есть конечно множество ужасных примеров, но в то же время есть примеры, когда негласно, тихо, кулуарно адвокаты договариваются на смягчения для клиентов. Поэтому сказать, что адвокат совсем не нужен, не могу.
Конечно, не нужен дежурный адвокат, который совсем не знакомится с делом, либо адвокат, который в своих соцсетях пишет посты об экстремистах, журналистах – а есть и такие адвокаты, кто поддерживает пропагандистский нарратив, их много. Но остались еще хорошие адвокаты, которые тихо, но эффективно защищают клиентов.
– Что делать людям в Беларуси, если они сегодня хотят заключить договор с адвокатом, но боятся ошибиться с выбором, учитывая, что адвокатов осталось не так много?
– Мой рецепт такой: познакомиться с адвокатом заранее, чтобы понимать, кто этот человек. В идеале – взять адвоката по рекомендациям. И стоит заключить превентивный договор заранее. Он тебе может и не понадобится, но ты будешь знать, что в случае чего к тебе придет защитник. В административном деле адвоката можно и не вызывать, а в уголовном он нужен как минимум для того, чтобы не наговорить на себя лишнего.
– Кстати, об этом. Как адвокат ты можешь сказать, как правильно поступать, когда тебя уже задержали по «политическому делу»: все признавать, чтобы уменьшить себе срок и спасти себя или принципиально не соглашаться с политически мотивированными обвинениями?
– Это всегда сложный моральный выбор. Считается, что человек должен сам принять такое решение, потому что и один, и другой вариант может оказаться как правильным, так и неправильным, никогда не угадаешь. Адвокат должен разъяснить клиенту права и последствия: что будет при таком выборе, а что – при таком.
Я могу сказать про себя: я не смог молчать. Мое дело изначально на полгода приостановили, мол, посиди тихонько, дождись прекращения сроков давности и если никто не будет против дело прекратится.
Но, как оказалось, это не мой случай, мне не хотелось сидеть три года тихонько и не возражать против всяких процессуальных глупостей. То есть я бы и в своем деле, и если бы у меня были тяжелые статьи, верю, что не стал бы ничего признавать. Но тех, кто принимает такое решение, судить невозможно, мы не были на их месте.
– Если говорить о правосудии Беларуси будущего, что будет с судьями, выносящими сегодня безумные приговоры по политическим делам?
– Я не верю, что сейчас есть судьи, которые не понимают, что они делают. За вынесение заведомо неправосудных приговоров надо отвечать перед законом. И не надо придумывать никакой системы, чтобы этот человек в дальнейшем не был судьей: в судьи с судимостями не берут.
– Нужна ли в Беларуси люстрация и в каком виде? Возможно, публичного покаяния обществу может показаться мало.
– Люстрация возможна, это универсальный механизм, обкатанный в мировой практике. То, в каком виде она должна быть в Беларуси, кто под нее должен попасть и какое наказание понести необходимо решать профессионалам. Главное – не уйти в крайности и придерживаться золотой середины.
Из учебников истории я помню немецкую люстрацию, когда на возражение о том, почему все нацистские преступники не сидят, почему нацистские судьи продолжают работать судьями, звучал предельно простой ответ: это те немцы, которые у нас есть, другими немцами мы не можем их заменить, нельзя полстраны одномоментно взять и посадить. Поэтому однозначного отношения к этому вопросу у меня нет.
– Что будет с пропагандистами? Нужно ли и их судить за разжигание национальной вражды и розни?
– Я как юрист склоняюсь к тому, что если в действиях человека есть состав преступления, его надо судить. С точки зрения юриспруденции не должно быть никаких разделений «свой-не свой», «придерживается определенной идеологии-не придерживается». Уголовное преследование должно быть универсальным.
Сейчас есть хороший прецедент международного уголовного суда, когда идет суд по преступникам Руанды и он хорошо показывает, что пропагандисты могли быть источником начала геноцида над национальным меньшинствами. Думаю, этот кейс в будущем будет использоваться много где на национальном уровне в том числе. Но, опять же, мое искреннее убеждение, что суды должны быть только над людьми, совершившими конкретное преступление.
Не может быть такого, что какого-то журналиста Белтелерадиокомпании будут судить только за то, что он журналист Белтелерадиокомпании. Часто люди забывают, что есть моральное осуждение, не за все должно быть уголовное наказание. Немало важный факт – общественное порицание людей, рядом с которыми ты живешь. Это тоже важно и на многих это может повлиять сильнее, чем уголовное преследование.
