Photo by Milad Fakurian on Unsplash
Репрессии в Беларуси не стихают, но система все-таки позволяет части людей выжить. Не сесть, быстро выйти, выехать, приехать по делам и опять выехать. Отделаться, так сказать, кому — легким испугом, а кому — большими деньгами. Но остаться в живых.
Некоторые (к счастью, далеко не все) спешат поделиться своей историей успеха с максимально широким кругом читателей в таких подробностях, что волосы дыбом. Люди, вы не последние покидали Беларусь — там еще сидят, работают, живут и страдают те, кто рискует стать жертвой вашего душевного эксгибиционизма!
История интересна подробностями и знаменитостями. Рассказать про известного сокамерника — тема номер один. Классно, если разговор идет про то, как у того, кто интересует многих, настроение. Что он читает? Много ли пишет писем? Любит ли футбол или новости по телеку? На спорте ли?
Надо бы вовремя остановиться, но где там. И вот уже анонимный и находящийся за пределами страны экс-сиделец рассказывает, как его сокамерник ненавидит Лукашенко/надеется свергнуть режим/мечтает возглавить люстрацию. Мне довелось почитать из уст третьих лиц и что говорила следователю Марфа Рабкова, и как рассказывал об инкриминируемом ей деянии Мария Успенская, и плакал ли Игорь Лосик, получив плохие новости из дома…
Родственники хватаются за голову, адвокат мечтает о всех карах на голову не в меру говорливого спикера. А заодно — и не в меру любопытного журналиста. А несчастный сиделец становится еще более уязвимым перед системой, которая и так не спешила дать ему шанс на выживание.
Минимальная общественная значимость информации, невозможность ее проверить — против реальной возможности ухудшить положение сидельца. А давайте выберем в пользу того, кому и так максимально хреново!
…Замечено, например, что многие из тех, кто воевал или прошел через тяжелый, травмирующий опыт, бессознательно фильтруют свои воспоминания: возвращаясь к ним в памяти или делая их достоянием третьих лиц, они предпочитают подробнее останавливаться на моментах передышки, отдыха, смешных или удивительных случаях, мелких подробностях и избегают мучительных для себя эпизодов. Последние, оставаясь невостребованными на дне хранилища воспоминаний, со временем тускнеют, теряют очертания.
Из книги Примо Леви «Канувшие и спасенные»
Кто посмелее, да поудачливее, очень любит рассказать про себя. Один мастер перформанса ловко обвел всех вокруг пальца, съездив в Беларусь за паспортом. Ничего, другие таким путем больше паспорт не поменяют. Другой рассказал, как ловко заказывали суши на Володарке, и даже пользовались мобильником вместе с Эдиком Бабарико.
Ну-ну. Привет нынешним сидельцам и будущим. Одним придется пережить дополнительные шмоны с отжимом всего «лишнего» — от ниток до пластиковой банки для сахара. Другие могут поверить в веселый рассказ о бравых и благородных сидельцах. И совершить большие ошибки. Которые в СИЗО могут стать роковыми.
Дело в том, что если в камере, где сидит человек с фамилией Бабарико, есть телефон, значит (с очень большой вероятностью), оперу нужно, чтобы этот узник по нему позвонил. В камерах — слушают стены, слушают продольные (дежурные сотрудники изолятора), слушают — сокамерники-оперские (сотрудничающие с оперативным отделом). Реальная запрещенка — редкость и если она достается вам, лучше иметь представление — за какие заслуги.
Отдельная история — выехавшие, спешащие в подробностях изложить, как ехали, плыли, шли. До какой деревни. По какой тропинке. Где была лодка. Как шел поезд. До какой станции брал билет. На кого был похож мужик-проводник. История же любит детали.
Но сейчас кто-то идет вашим маршрутом. И ему тоже хочется выжить. И не хочется, чтобы какой-нибудь ретивый губопиковец прочитал про маршрут и принял меры. Или какой-то впечатленный вашим успехом заключенный поспешил повторить ваш опыт и пошел скомпрометированным маршрутом.
Я жив, и так хочется похвастаться своей удачливостью! Но есть «но». Сила сейчас — у другой стороны. Вы говорите в интервью: «Силовики не смогут нас переловить в Европе!» Но они и пытаться не будут — просто отыграются на тех, кто уже у них за решеткой. Вы публично радуетесь: «К моим родителям не пришли с обыском!». Придут не к ним, так к другим родственникам другого бедолаги. Вы рассказываете, как вам подыграл следователь. Так вы подставляете его и лишаете своего товарища по несчастью шанса отделаться малой кровью.
Каждый оставшийся в живых узник достоин помощи и сочувствия, но не все их поступки достойны подражания. У лагеря сложное устройство, этот микрокосмос состоит из разных слоев. Населенная заключенными, в той или иной (подчас безобидной) форме сотрудничавшими с лагерными властями, серая зона была не так уж и мала и должна представлять особый интерес для историков, психологов и социологов.
Любой бывший узник подтвердит вам, что первые удары ему нанесли не эсэсовцы, а заключенные, можно сказать, товарищи по несчастью, непонятные существа, одетые в такие же полосатые куртки, какие только что выдали им, вновь прибывшим, и это было настоящим потрясением.
Из книги Примо Леви «Канувшие и спасенные»
Тюрьма — место, где много травмированных, уязвимых и опасных людей. Людей в отчаянном положении. Людей, идущих на серьезные сроки. Мои сокамерницы-тяжеловесы (без политики) получили 12, 13, 16 и 18 лет. Преступления есть разные. В том числе — страшные. И люди — разные, и психика у них. Кто-то пишет доносы на сокамерниц, кто-то — настойчиво пытается самоубиться, кто-то исступленно рисует или стихи пишет.
Понять мотивы людей, находясь внутри — не всегда возможно. Наверное, поэтому, экс-узник Освенцима писатель Примо Леви, написал свое автобиографическое эссе о лагере и ответственности выживших «Канувшие и спасенные» только в 1986 году.
История беларуских репрессий не закончена. И беспечность выживших сейчас крайне опасна.
